Вот только в глубине души она вовсе не была в этом уверена.

В резиденции Александра Кропивницкого обычно было тихо и спокойно. Здесь редко что-то происходило. Хозяин приезжал и уезжал, порой не бывал дома неделями, а иногда, как сейчас, жил почти безвылазно. Это место было его отдушиной, куда редко заглядывали варшавские знакомые и партнеры. Встречи с ними он предпочитал устраивать в близлежащей деревне Марадки – модном в среде элиты центре отдыха с конезаводом. И сейчас он собирался туда на бизнес-ланч с компаньонами. Кропивницкий не был фанатом тамошней кухни, но время от времени предпочитал отказываться от гениальных обедов, которые готовила его экономка Малгожата, чтобы не приглашать к себе слишком много людей. Венжувка была его убежищем. Малгожата сердилась, считая, что он испортит себе желудок на этих марадских обедах. Как раз сейчас она стояла перед хозяином с куском мяса на блюде и возмущенно говорила:

– Пан Александр, я только что разморозила окорок косули…

Он смущенно смотрел на нее.

– Нельзя же это выбросить. Вы уедете, наедитесь там каких-то заморозок, а косуля пропадет. Ну как так можно, как? – ворчала экономка.

Малгожата была личностью, заинтриговавшей всю деревню. Никто о ней ничего не знал. Несмотря на все усилия продавщицы, неоднократно пытавшейся ее расспросить, из экономки так и не удалось ничего вытянуть. Для деревни она была загадочной, как Туринская плащаница. Купив поместье, Кропивницкий привез ее с собой. Независимо от того, пользовался он поместьем или нет, Малгожата оставалась там, присматривая за домом и прилегающей территорией. За это время, бывая в деревне – делая покупки, посещая костел, встречаясь с другими жителями, – можно было бы хоть немного сжиться с местным обществом. Ничего подобного! О ней знали только то, что можно было понять по ее несколько странной привычке одеваться: женщина всегда носила белые блузки с воротником-стойкой в мелкую складку, а сверху, зимой и летом, – фартукоподобные платья из одинаковой грубой шерсти. Чудачка, одним словом! Малгожата никогда ни с кем не разговаривала, никому не улыбалась, на «добрый день» бурчала что-то себе под нос, опрометью проносилась через деревню – и все. Ничего удивительного, что ее прозвали «старой сумасшедшей Кропивницкого» и «ведьмой». И что ею пугали детей, если те не хотели есть или спать. Больше всего деревня хотела узнать, откуда Кропивницкий ее вытащил. Даже ксендз в прошлом году пытался расспросить своего зажиточного прихожанина об этой женщине, но Александр быстро от него отделался, сказав, что говорить не о чем.

Теперь он смиренно стоял перед Малгожатой и каялся, покорно обещая, что съест все на ужин и завтра на обед, а она ругала современные нравы.

– Где это видано – есть вне дома? Порядочные люди едят дома.

Из затруднительного положения Кропивницкого спас звонок установленного на воротах домофона.

– Посмотрю, кто это, – обрадованно сказал хозяин и поспешил к входным дверям, где был установлен визир. – Ну вот, пожалуйста… – сказал он, увидев на экране знакомое лицо. Мгновение Александр стоял, всматриваясь в фигуру, нервно переминающуюся с ноги на ногу, как будто гостья забыла о том, что на нее смотрят в глазок камеры, и наконец нажал на кнопку. – Заходите, пани Эва.

Через несколько минут, необходимых для того, чтобы пройти от ворот до дома, перед Александром, который широко открыл входную дверь, появилась Эва.

– Добрый день еще раз, – сказала она, улыбаясь.

Эва выглядела значительно лучше, чем во время их прошлой встречи. Только теперь Александр заметил, что девушка очень мила, – в прошлый раз это как-то ускользнуло от его внимания.

– Пан Александр, я пришла согласно нашей договоренности, так как у меня есть кандидат для работы с вашей библиотекой, – сказала она, покраснев, как помидор.

Эве понадобилось много сил, чтобы произнести эти слова. По дороге сюда она их постоянно мысленно повторяла. Девушка хорошо понимала, что от успеха сегодняшней встречи зависит все. Мосты сожжены, и ничего уже не изменить. Произнеся заготовленную фразу, она почувствовала себя воздушным шаром, из которого выпустили воздух. Неожиданно ее охватил страх, что из этого нереального плана ничего не выйдет.

Однако у нее не было возможности долго пребывать в экзистенциальной депрессии, поскольку из-за спины Александра появилась странная фигура. Эва так давно не была в деревне и не участвовала в ее жизни, что была не в курсе многих событий. Мало того, что она ничего не знала о Кропивницком, она ни разу не слышала о «ведьме Малгожате». Мама, видимо, считала излишним сообщать дочери обо всем, чем жила Венжувка, пока Эва училась. Поэтому девушка пережила настоящий шок при виде пожилой женщины в странной одежде, державшей в руках блюдо с сырым мясом, которая прошла мимо Александра, словно он был предметом интерьера, остановилась всего в каких-то десяти сантиметрах от Эвы и спросила сквозь зубы:

– А тебе здесь что нужно?

Мало сказать, что Эва замерла, от такой непосредственности у нее просто отобрало дар речи. Наверное, у нее было такое лицо, что временно отодвинутый на второй план Александр тихо рассмеялся, однако сразу посерьезнел и сказал женщине с блюдом:

– Малгожата, бога ради, что вы вытворяете?! Это моя гостья!

– Какая гостья? – Малгожата с сомнением повернулась к Александру. – Это же дочка Охников. Из деревни. А не гостья! Вы что, пан Алекс?

Эва продолжала стоять как вкопанная, слушая слова этой жуткой женщины, которую видела впервые в жизни, но которая, видимо, знала о ней достаточно много.

Александр, извиняясь, кивнул Эве. «Я сейчас вернусь», – произнес он, взял сопротивляющуюся Малгожату под локоть и потянул в сторону кухни.

– Черт, что это было?! – воскликнула Эва, когда эти двое исчезли из ее поля зрения. – Матерь Божья!

Александр вернулся через минуту и еще издалека принялся извиняться:

– Мне очень жаль, что так получилось, не сердитесь на Малгожату. На самом деле у нее золотое сердце. Она моя экономка, но иногда ведет себя так, будто она не экономка, а сторожевая собака, – оправдывался он. – Даже не знаю, как просить прощения за эту ситуацию.

«Золотое сердце, ага…» – недовольно подумала Эва, но сказала:

– Ничего страшного не произошло. В конце концов, я действительно дочь Охников из деревни. – И она попыталась рассмеяться.

Александр явно почувствовал облегчение.

– То есть вы не сердитесь?

– Нет, что вы!

– Уф… – Александр вздохнул. – Проходите в гостиную. Малгожата сейчас подаст нам кофе, – добавил он, и Эва подумала, что вряд ли хотя бы попробует то, что приготовит эта сумасшедшая старуха.

Они прошли вглубь дома, и Александр указал Эве на кресло в гигантской гостиной. Одна из ее стен служила застекленным выходом в зимний сад, полный цветущих растений, остальные были украшены персидскими коврами, коврами был покрыт и пол из экзотических пород дерева. Гостиная была выполнена в ближневосточном стиле и, хотя была огромной, выглядела очень уютно. Это было красиво, и Эва не смогла скрыть восхищения.

Хозяин перехватил ее взгляд.

– Эти ковры я привез из Ирана. Я был там в девяносто четвертом или пятом, точно не помню…

– Как чудесно! – Эва была в восторге. – Наверное, Иран – необыкновенная страна.

– Это так. – Кропивницкий кивнул. – Студентом я мало ездил по миру, но в Иран меня заносило раза четыре. Несмотря на запрет алкоголя… – Он улыбнулся.

– Я читала, что там множество опиумных курилен, – сказала Эва, но тут же прикусила язык. – В общем, это не важно. Главное, что там красиво.

Александр кивнул, и на минуту воцарилась тишина. Эва собралась с силами и продолжила:

– Возвращаясь к нашему разговору…

В этот момент открылась дверь и в гостиную вошла так напугавшая ее Малгожата. Она несла поднос с мейсенским фарфором: две чашки с блюдцами и маленький кофейник. Экономка поставила это все на стол, даже краем глаза не взглянув на Эву.